Правосудие Зельба - Страница 28

— Мне не раз приходилось заниматься делами, связанными с убийством. А почему вы спрашиваете?

— Петер погиб. Петер Мишке. Говорят, несчастный случай, но я не могу в это поверить.

— Боже мой!.. — Я встал и заходил взад-вперед вдоль стола. Меня била нервная дрожь. Летом, на теннисном корте, я, в сущности, сломал Мишке крылья, и вот его нет в живых!

В тот день я ведь в каком-то смысле разрушил и ее жизнь. Почему же она все-таки пришла ко мне?

— Я понимаю, вы видели его всего один раз, на корте, и он тогда играл как бешеный… Он и за рулем любит скорость, это верно, но он никогда не попадал в аварии и машину всегда водил очень уверенно и внимательно, поэтому то, что с ним якобы произошло, просто никак не вяжется с его стилем вождения.

Значит, ей ничего не известно о нашей с ним встрече в Гейдельберге. И о теннисном матче она бы тоже говорила иначе, если бы знала, что я разоблачил Мишке. Похоже, он ничего ей не рассказал, и в качестве секретарши Фирнера она тоже осталась в полном неведении о случившемся. Я не знал, что и думать по этому поводу.

— Фрау Бухендорфф, Мишке мне очень понравился, и мне тяжело слышать о его смерти. Но мы с вами оба знаем, что даже самый лучший водитель не застрахован от неожиданностей на дороге. Почему вы думаете, что это был не несчастный случай?

— Вы знаете путепровод над железной дорогой между Эппельхаймом и Виблингеном? Вот там это и случилось две недели назад. По сообщению полиции, Петера занесло на мосту, машина пробила ограждение и упала на рельсы. Он был пристегнут, но оказался погребенным под машиной. У него были сломаны шейные позвонки, и он скончался на месте. — Она всхлипнула, достала носовой платок и высморкалась. — Извините. По этому маршруту он ездил каждый четверг — после сауны в эппельхаймском бассейне он обычно репетировал со своей группой в Виблингене. Он занимался музыкой и был отличным клавишником. Дорога через мост — прямая, асфальт был сухой, и видимость там хорошая. Иногда там, правда, бывает туман, но в тот вечер было ясно и сухо.

— Свидетели есть?

— Полиция никого не нашла. Да и время было позднее, около одиннадцати вечера.

— А техническая экспертиза машины?

— В полиции говорят, что машина была исправна.

О Мишке можно было и не спрашивать. Его отвезли в отдел судебно-медицинской экспертизы, и если бы там были установлены наличие алкоголя в крови, инфаркт или еще что-нибудь в этом роде, фрау Бухендорфф сказали бы об этом в полиции. Я на секунду представил себе Мишке на каменном столе патологоанатома. В молодости я в качестве прокурора часто присутствовал на вскрытии. Я мысленно увидел, как они потом набивают ему брюшную полость «древесной шерстью» и зашивают ее крупными стежками.

— Позавчера были похороны…

Я задумался.

— Скажите, фрау Бухендорфф, кроме того, что вы мне рассказали, у вас есть еще какие-нибудь причины сомневаться в том, что это был несчастный случай?

— В последние недели он очень изменился. Был раздражен, рассеян, замкнут, из дома его было не вытащить. Со мной общался мало. Однажды чуть ли не вышвырнул меня — иначе это не назовешь. И никакие расспросы не помогали, он либо отмалчивался, либо отвечал уклончиво. Я уже думала, что он нашел другую, но потом он вдруг опять вспыхнул таким чувством, какого даже раньше не проявлял. Я уже вообще не знала, что и думать. Как-то раз меня одолела ревность, и я… Вы, наверное, думаете, что я от горя совсем расклеилась и что это обычная истерика. Но то, что случилось в тот день…

Я подлил ей кофе и взглядом предложил продолжать.

— Это было в среду. Мы оба взяли отгул, чтобы провести наконец побольше времени друг с другом. День как-то сразу не задался; и потом, это скорее мне хотелось побольше времени провести с ним, чем ему со мной. После обеда он сказал, что ему часа на два нужно отлучиться, съездить в вычислительный центр. Я видела, что он врет, и здорово расстроилась и разозлилась. Я чувствовала исходивший от него холод и уже представляла его с другой. И вот я сделала то, чего сама всегда терпеть не могла… — Она закусила губу. — Я проследила за ним. Он поехал не в вычислительный центр, а на Рорбахерштрассе, а потом в гору через Штайгервег. Мне было нетрудно незаметно следовать за ним. Он ехал на Солдатское кладбище. Я старалась держать приличную дистанцию. Когда я подъехала к кладбищу, он уже оставил машину на стоянке и вышел на центральную дорожку. Вы ведь, наверное, знаете Солдатское кладбище и эту дорожку, которая, кажется, ведет прямо в небо? В конце этой дорожки стоит огромный, почти с человеческий рост, грубо отесанный памятник из песчаника, похожий на саркофаг. Петер направился прямо к нему. Я вообще уже ничего не понимала и пошла за ним, прячась за деревьями. Когда он был уже почти в конце дорожки, из-за памятника вышли двое мужчин, быстро и бесшумно, словно возникли из воздуха. Петер смотрел то на одного, то на другого; у меня было такое впечатление, как будто он хотел заговорить с ними, но не знал, к кому из них обратиться.

Потом все произошло за считаные секунды. Петер повернулся к тому, что стоял справа; другой сделал два шага и, оказавшись у него за спиной, схватил его за руки. Второй ударил его в живот, потом еще и еще раз. Все происходило как во сне. Эти типы казались какими-то бесстрастными роботами, и Петер даже не пытался защищаться. Он, наверное, как и я, тоже был словно парализован. И все мгновенно кончилось. Когда я побежала в их сторону, тот, что бил Петера, спокойно, почти бережно снял у него с носа очки, бросил их на землю и растоптал. Потом они отпустили Петера и так же бесшумно и быстро, как появились, скрылись за памятником. Я еще несколько секунд слышала, как они бежали по лесу.