Правосудие Зельба - Страница 52

К оглавлению

52

— Может, тогда господину Зельбу стоит поговорить с кем-нибудь из большого начальства РХЗ? Может, этот разговор хоть как-нибудь прояснит ситуацию?

— Для уголовного преследования это тоже ничего не даст. Но ты права: это единственное, что он еще может сделать.

Я с отрадой слушал, как они в своем дидактическом диалоге раскладывают по полочкам все, что я в своем плачевном состоянии не мог как следует проанализировать. Значит, предстоит разговор с Кортеном.

Фрау Нэгельсбах заварила чай с вербеной, и мы переключились на искусство. Нэгельсбах рассказал, почему ему так хотелось по-своему воплотить «Руки молящегося». Ему, как и мне, все расхожие скульптурные репродукции казались чересчур слащавыми. Именно поэтому он стремился за счет строгой структуры спички добиться возвышенной лапидарности дюреровского образца.

На прощание он пообещал проверить номер шмальцевского «ситроена».

Записка для Бригиты все еще висела на двери. Она позвонила, когда я уже лежал в постели:

— Ну как, тебе полегчало? Извини, я не смогла еще раз заглянуть к тебе, не получилось. Какие у тебя планы на выходные? Ты в состоянии завтра вечером приехать ко мне на ужин?

Что-то было не так. Бодрость ее интонации казалась искусственной.

22
Чай в лоджии

В субботу утром я обнаружил на автоответчике два сообщения: одно от Нэгельсбаха и одно от Кортена. Номерной знак «ситроена» Шмальца-старшего был пять лет назад выдан одному гейдельбергскому почтовому служащему, владельцу «фольксвагена-жук», давно отправленного на металлолом.

Кортен спрашивал, нет ли у меня желания заглянуть к ним в субботу или воскресенье на Людольф-Крель-штрассе. Просил перезвонить.

— Дорогой мой Зельб, я рад, что ты позвонил. Как насчет чаепития в лоджии сегодня после обеда? Ты, я слышал, наделал у нас шуму. И голос у тебя простуженный, что, впрочем, неудивительно, ха-ха! Однако твоей форме можно позавидовать!

В четыре я был на Людольф-Крель-штрассе. Для Инге — если, конечно, это все еще была Инге, — я прихватил с собой букет осенних цветов. Я подивился на ворота, видеокамеру и переговорное устройство. Оно представляло собой телефонную трубку на длинном проводе, которую шофер Кортена мог извлечь из ящика рядом с воротами и протянуть своему хозяину в машину. Когда я с этой трубкой собрался сесть в свою машину, раздался голос Кортена.

— Зельб, не валяй дурака! Кабина канатки уже едет к тебе, — произнес он укоризненно-увещевательным тоном, каким разговаривают с непослушными детьми.

Поднимаясь наверх по канатной дороге, я любовался широкой панорамой от Ноейнхайма и долины Рейна до Пфальцского леса. День был ясный, и я мог видеть вдали трубы РХЗ. Их белый дым невинно таял в голубом небе.

Кортен, в вельветовых брюках, клетчатой рубашке и домашней вязаной куртке, тепло поздоровался со мной. Вокруг его ног прыгали две таксы.

— Я попросил накрыть стол в лоджии. Ты не замерзнешь? Я могу дать тебе такую же теплую куртку. Хельга вяжет их мне одну за другой.

Мы постояли немного, любуясь окрестностями.

— Это твоя церковь вон там внизу?

— Ты имеешь в виду церковь Святого Иоанна? Нет, мы относимся к Фриденскирхе в Хандшусхайме. Я теперь там пресвитер. Прекрасная миссия.

Пришла Хельга с кофейником, и я наконец избавился от своего букета. С Инге я был лишь бегло знаком и даже не знал, умерла она, развелась с ним или просто ушла. Хельга, новая жена или любовница, была похожа на нее — та же веселость, та же фальшивая скромность, та же радость по поводу моего букета. Съев кусок яблочного пирога, она сказала:

— Ну, вам, мужчинам, наверное, хочется поговорить о своих делах.

Мы, как полагается, принялись уговаривать ее остаться, а она, как полагается, все же ушла.

— Я, пожалуй, съем еще кусочек пирога. Очень вкусный пирог!

Кортен откинулся на спинку кресла.

— Я не сомневаюсь, что у тебя были веские причины переполошить в четверг вечером нашу охрану. Если тебе не трудно, ты не мог бы назвать мне их? Я тебя недавно, так сказать, ввел в коллектив и теперь читаю в глазах своих сотрудников недоумение, после того как стало известно о твоих приключениях.

— Ты хорошо знал старика Шмальца, на чьих похоронах зачитывались твое личное обращение к усопшему и твои соболезнования родственникам?

— Значит, ты искал в ангаре ответ на этот вопрос? Ну хорошо, я отвечу: я знал его лучше и любил больше, чем кого бы то ни было из всей заводской охраны. Тогда, в те темные годы, мы были довольно близки кое с кем из простых сотрудников. Сегодня такое уже трудно себе и представить.

— Он отправил на тот свет Мишке. И в ангаре я нашел доказательство — орудие убийства.

— Старик Шмальц? Да он и мухи обидеть не мог! Что за фантазии, дорогой мой Зельб?

Я рассказал ему без особых подробностей, не упоминая Юдит, обо всем, что узнал.

— И если ты спросишь меня, какое мне до всего этого дело, я напомню тебе наш последний разговор. Я попросил тебя обойтись с Мишке помягче, а он через пару недель погиб.

— И в чем же, по-твоему, заключался мотив, которым мог руководствоваться Шмальц, совершая такое преступление?

— Об этом мы еще поговорим. Сначала я хотел бы знать, нет ли у тебя вопросов по тому, что я успел рассказать.

Кортен встал и принялся ходить взад-вперед грузными шагами.

— Почему ты сразу не позвонил мне вчера утром? Может, мы бы нашли в этом ангаре еще больше доказательств. А теперь уже поздно: вчера комплекс старых зданий вместе с этим ангаром был снесен — решение было принято уже давно. Поэтому я месяц назад и беседовал со стариком Шмальцем лично. Я пытался за рюмкой водки объяснить ему, что мы, к сожалению, просто вынуждены попросить его и из ангара, и из служебной квартиры.

52