— А, вы были в отпуске? И где же вы отдыхали?
Я рассказал про Эгейское море, про яхту и про то, как видел в Пирейском порту судно с контейнерами РХЗ. Фирнер студентом путешествовал с рюкзаком на спине по Пелопоннесу, а сейчас время от времени ездит в Грецию по служебным делам.
— Мы занимаемся консервацией Акрополя, защищаем его от эрозии, проект ЮНЕСКО.
— Господин Фирнер, а чем закончилось мое дело?
— Мы последовали вашему совету и перевели протоколирование данных о выбросах в автономный режим, отключив его от нашей системы. Мы сделали это сразу же, как только получили ваш отчет, с тех пор у нас не было никаких проблем.
— А что вы сделали с Мишке?
— Он провел у нас целый день недели две назад и выдал кучу полезной информации о системе, возможностях внедрения и мерах предосторожности. Толковый малый.
— А полицию вы к этому делу не подключали?
— Мы в конце концов решили ее не привлекать. Через полицию эта история дошла бы до прессы, а нам такого рода публичность ни к чему.
— А как же ущерб?
— Мы все обдумали. Если вас это интересует: кое-кому из руководства идея просто отпустить Мишке на все четыре стороны после того, что он натворил, сначала показалась совершенно неприемлемой, ведь размер ущерба составил около пяти миллионов. Но, к счастью, экономические соображения перевесили юридические планы Эльмюллера и Остенрайха, которые хотели вынести дело Мишке на рассмотрение федерального Конституционного суда. В этом, конечно, было свое рациональное зерно: на примере случая с Мишке можно было продемонстрировать, каким опасностям подвергаются промышленные предприятия в связи с новым регулированием контроля за выбросами. Однако это тоже было чревато нежелательной оглаской. Кроме того, из Министерства промышленности до нас дошла информация, что, судя по всему, в Карлсруэ не видят особой надобности в еще одном докладе с нашей стороны.
— То есть все хорошо, что хорошо кончается?
— В свете того, что Мишке, как выяснилось, погиб в результате автомобильной катастрофы, я бы назвал такую формулировку несколько циничной. Но вы правы, для завода все действительно кончилось относительно хорошо. А вы к нам еще как-нибудь заглянете? Кстати, я и не знал, что вы с генеральным старые друзья. Он рассказывал нам об этом, когда мы с женой недавно были у него в гостях. Вы знаете его дом на Людольф-Крель-штрассе?
Я знал дом Кортена в Гейдельберге, один из первых домов, построенных в конце пятидесятых годов с учетом современных требований охраны личности и объекта. Я помню, как Кортен как-то раз вечером с гордостью демонстрировал мне миниатюрную канатную дорогу, связывающую его расположенный на крутом склоне дом с воротами.
— Если вдруг отключат электричество, она автоматически переключается на агрегат аварийного питания.
Мы с Фирнером на прощание обменялись любезностями. Было уже четыре часа — слишком поздно для обеда, слишком рано для ужина. И я отправился в бассейн «Хершельбад».
Сауна была пуста. Я потел в одиночестве, плавал в одиночестве под высоким куполом, украшенном византийскими мозаиками, один сидел в ирландско-римской бане, а потом на террасе, устроенной на плоской крыше. Завернувшись в большую белую простыню, я уснул в шезлонге, в большом пустынном холле. Филипп ездил по длинным больничным коридорам в кресле-каталке. Колонны, мимо которых он проезжал, были красивыми женскими ногами. Иногда они шевелились. Филипп, смеясь, объезжал их. Я тоже смеялся ему в ответ. Потом я вдруг заметил, что гримаса, исказившая его лицо, — вовсе не смех, а крик. Я проснулся, и первая мысль моя была о Мишке.
Владелец «Кафе О» выразил себя в заведении, объединяющем все, что было модно в конце семидесятых годов, от ламп «fin de siécle» и ручной соковыжималки до крохотных мраморных столиков а-ля бистро. У меня не было желания знакомиться с ним.
Фрау Мюглер, танцовщицу, я узнал по гладко зачесанным назад черным волосам, стянутым в конский хвост, ее костлявой женственности и по особенному взгляду. Быть еще более похожей на Пину Бауш она не смогла бы уже при всем желании.
Она сидела у окна и пила свежевыжатый апельсиновый сок.
— Зельб. Это я вчера звонил вам.
Она посмотрела на меня, подняв бровь, и едва заметно кивнула. Я сел за ее столик.
— Спасибо, что уделили мне время. У руководства моей страховой компании есть еще несколько вопросов по поводу несчастного случая господина Менке, на которые, возможно, ответят его коллеги.
— А почему вы решили обратиться именно ко мне? Я не очень хорошо знаю Сергея и вообще недавно живу в Мангейме.
— Просто вы первая из его коллег, кто вернулся из отпуска. Скажите, вы не замечали у господина Менке в последние недели перед несчастным случаем признаков переутомления или нервных перегрузок? Мы пытаемся понять причину этой странной травмы.
Я заказал себе кофе, она — еще один апельсиновый сок.
— Я вам уже сказала, что плохо его знаю.
— Значит, вы не заметили ничего необычного?
— Да как вам сказать? Он всегда был очень тихим человеком, иногда казался подавленным… Но может, он всегда был такой! Я ведь здесь всего полгода.
— А кто из мангеймского балета его хорошо знает?
— Насколько мне известно, Ханна какое-то время более-менее тесно с ним общалась. Йошка тоже, по-моему, его приятель. Может, они смогут вам чем-то помочь.
— Господин Менке хороший танцовщик?
— Да как вам сказать? Во всяком случае, не Нуриев, но я тоже — не Бауш. А вы? Хороший специалист?